Jon Lord, 25 Years of Deep Purple, «Keyboards» N1, 1994 (II)

Вторая часть большого интервью Джона Лорда - клавишника легендарной группы Deep Purple, журналу «Keyboards».

- Означает ли это, что вы нашли идеальную формулу?

- Ну, утверждать это мы не беремся. Каждый раз мы стараемся задействовать все наши скрытые резервы, в противном случае на свет появится что-то посредственное, а нам бы этого не хотелось. Возвращаясь к вопросу о «Slaves And Masters», в то время мы были вполне довольны нашей работой, особенно песнями «Truth Hurts» и «Breakfast In Bed», мне они действительно казались удачными. Но в то же время в глубине души я представлял их в исполнении Гиллана. Все же он был лучшим вокалистом Deep Purple. Если говорить об идеальной формуле, то она состоит в следующем: гирара Ричи плюс голос Гиллана. Если мы это имеем, значит, будут и отличные песни, и стоящие альбомы. Ричи всегда к месту вставит нужный рифф, а Гиллан вытянет любую песню. Вот взять, к примеру, «Burn» (1974) – вроде неплохой альбом, но одному богу известно, каким он мог бы стать, если бы Гиллан в нем поучаствовал.

- Но так случилось, что вместо Гиллана пел Дэвид Ковердэйл.

- Да, и пел отлично, придраться не к чему. Но все же это не Гиллан.

- А ты слушал новый диск, который записали Ковердэйл и Джимми Пэйдж?

- Слушал. Но согласись, его нельзя назвать сильным.

- Тем не менее, Ковердэйл оказался самой достойной заменой для Роберта Планта, разве нет?

- Ему не обязательно быть чьей-то хорошей заменой! Он же так классно пел в Whitesnake. Кстати, Джимми является талантливым гитаристом и моим другом. Слушая их альбом, я удивлялся, зачем он это делает. В «Coverdale Page» (1993) два талантливых музыканта пытаются изображать из себя тех, кем они оба не являются, и мне этого не понять. Особенно это касается Ковердэйла. Он явно пытается быть Плантом. К сожалению, стиль хэви-метал грешит обилием музыкантов, которые не имеют собственной индивидуальности. Было бы намного интереснее, если бы Дэвид был самим собой, а не пытался кого-то из себя изображать. У него же отличные вокальные данные, его манера петь находится где-то на границе между блюзом и поп-музыкой. А в данном альбоме это совершенно не ощущается, зато чувствуется влияние Планта. Вообще я не имею привычки критиковать других исполнителей, так как по своему опыту знаю, как бывает обидно, когда ты что-то создавал, вкладывал всю душу в проект, и вдруг приходит некто и начинает утверждать, что это полное фуфло. Поэтому я не стану дальше обсуждать работу моих коллег, но хочу, что бы Дэвид (как и Джо Линн Тёрнер), в том случае, если узнает о моем негативном отзыве, знал, что я на его стороне.

Мне искренне симпатичны эти ребята, только не всегда нравится то, что они делают. Да и Deep Purple не идеальны, у нас тоже хватает слабых работ. Каждому из нас знакомы периоды простоя и депрессии, когда все, что создаешь, оказывается никуда не годным. Когда твоя голова забита дурацкими мыслями, ты не можешь сосредоточиться и адекватно оценивать свою работу и, как следствие, это сказывается на конечном результате. Тобой начинает овладевать чувство собственной никчемности, и это просто ужасно. Так что мне бы не хотелось, чтобы из-за моей негативной оценки кто-то испытал эти эмоции.

- В вашем новом диске есть три твоих композиции – «Anya», «The Battle Rages On...» и «Nasty Piece Of Work». Почему только три?

Пауза. – Извини, что задерживаю с ответом, просто хочу собраться с мыслями. В общем, в данном случае моя задача заключалась в том, чтобы исполнять композиции, а не создавать их. Ричи с самого начала четко для себя определил, какая должна быть последовательность аккордов и как должны звучать риффы. Его идеи всем показались весьма убедительными, и я не хотел вмешиваться в процесс, дабы не испортить все. Но все же меня считают соавтором, поскольку я занимался аранжировками, с этим у нас все в порядке. У Deep Purple всегда были четкие правила – каждый должен получить то, что заслужил, споров у нас по этому поводу не бывает. В других группах, кстати, в этом плане не все гладко, на этой почве у многих возникают серьезные конфликты вплоть до расставания.

- У тебя тогда не было готовых песен, которые ты мог бы предложить для альбома?

- Напротив, у меня было полно материала, я намеренно не стал его предлагать, так как не хотел влиять на контекст альбома.

- И что же это был за материал?

- О, он в корне отличался от всего того, что привыкли слышать поклонники Deep Purple. Я сильно сомневаюсь, что он бы мог органично вписаться в какой-нибудь наш диск (смеется).

- А тебе не приходила в голову идея издать сольник?

- Еще как приходила! Именно этим я и собираюсь заняться в ближайшем будущем.

- И когда же? Ведь выход твоего последнего сольного диска «Before I Forget» пришелся на 1982-й год.

- Да, было дело (смеется). Это моя тайна под семью печатями, потому что диск получился провальным.

- Поэтому ты с тех пор не выпустил не одной сольной пластинки?

- Нет, причина не в этом. Я просто не был готов к новым творческим экспериментам, а записывать абы что мне не хотелось. Я хотел сначала понять, чего хочу, чтобы браться за дело с уже конкретными идеями.

- Ты хочешь сказать, что теперь у тебя, наконец, появились конкретные идеи?

- Еще не появились, но я близок к этому (смеется). В любом случае я не приступлю к работе, пока не буду уверен на все сто, что создам что-то стоящее. Я предполагаю, что в мой сольник войдет все, с чем мне приходилось иметь дело раньше, всего по чуть-чуть. В общем, пока я нахожусь в творческих поисках. Меня сейчас кидает в разные стороны, и пока я не сконцентрируюсь на чем-то, нет смысла начинать. Посмотрим, к какому берегу меня в итоге прибьет.

Кстати, соло на органе в «Hard Lovin` Man» («Deep Purple In Rock», 1970) – моих рук дело. При этом я таскал орган по всей студии. «Sarabande» (1975) со всеми классическими, блюзовыми, джазовыми и испанскими вставками – это тоже мое. Я люблю абсолютно разную музыку, лишь бы она была действительно достойная. Иногда меня спрашивают: «Джон, как тебе удается одновременно создавать столь разные вещи? Как в тебе уживается любовь к классической музыке и хард-року?» А мне странно слышать такие вопросы. Это все равно, что удивляться, когда человек с удовольствием ест фрукты, и в то же время является любителем мяса. А что в этом странного?

Я полагаю, что если ты личность разносторонняя, тебе не сложно любить противоположные вещи. В этом плане я очень хорошо понимаю Майлса Дэйвиса – он играл с Чарли Паркером, выпустил диск «Bitches Brew» (1970), который задал новое направление музыке в стиле джаз, а потом Дэйвис увлекся попсовыми мелодиями, наподобие «Time After Time» (Cindy Lauper из альбома «You`re Under Arrest», 1985). Меня не смущает, что кто-то считает меня рок-музыкантом, слушающим ренессанс. Я считаю, что это идет только на пользу, особенно если не зацикливаться на каком-то одном стиле, а продолжать развиваться. Мне нравится любые вещи, если они способны меня зацепить. Настоящая музыка не подвержена условностям, ей безразличны национальные, культурные или еще какие-либо ограничения. Музыка является единственным способом понять друг друга, когда все слова теряют свою силу.

- Когда ты что-то создаешь, то тебе заранее известно, войдет ли песня в репертуар Deep Purple, или ты прибережешь ее для своих сольных проектов?

- Мне всегда проще было писать для себя, чем для Deep Purple, потому что как ни крути, а стержнем группы является вовсе не орган, а гитара. Я с этим инструментом дружу, знаю, как он устроен, могу на нем сыграть, но клавишная музыка все равно мне ближе. Две или три композиции на «Machine Head» и «In Rock» записывались на Hammond`е, но львиная доля материала родилась из гитарных идей Ричи и его вариаций использования Hammond`а. Я полагаю, что Deep Purple является единственной рок-группой, которая постоянно использовала Hammond. Наша команда переживала различные кризисы, но три вещи оставались незыблемыми – гитара Блэкмора, голос Гиллана и орган.

- Видимо поэтому альбом «Slaves And Masters» не является в полной мере Deep Purple`овским, ведь там вместо привычного органа звучат синтезаторы?

- Да, и как потом выяснилось, мы зря это сделали. Если не брать во внимание голос Джо, отсутствие органа лишило группу оригинальности, а ведь в этом заключалось наше главное преимущество. Но в то время использование синтезатора казалось нам единственным выходом, потому как те песни плохо сочетались с органом.

- Возможно, второй причиной, по которой вы решили отказаться от органа, стало ваше стремление модернизировать тему Deep Purple, подогнать ее под современность?

- Нет, все не так. Хотя я бы предпочел, чтобы именно так и было, по крайней мере, эта причина более уважительна, да и звучит вполне правдоподобно. Все дело в том, что я не смог вставить орган в те наши композиции, он туда просто не вписывался. Были места, которые требовали короткого наполнения, и для этой цели отлично подошли синтезаторы. Так что органная музыка на этот раз оказалась вне игры. А вот на «The Battle Rages On...» органным соло нашлось место, и меня это очень радует.

- А как ты вообще относишься к синтезаторам? Нравится ли тебе их звучание, или ты воспринимаешь их не более чем необходимое дополнение к органу и фортепиано?

- Не совсем, хотя можно и так сказать. На сцене мне часто приходится использовать модифицированные инструменты, которые иногда необходимы для извлечения определенных звуков. В качестве примера могу привести Vawestation и Korg М1, но я не назвал бы их предметами первой необходимости, хотя иногда они нам нужны. А вообще орган и фортепиано всегда будут моими любимыми инструментами.

- На чем ты сейчас извлекаешь Hammond`овские звуки?

- Как обычно, на В-3. Но не на том, что был у меня раньше. Этот инструмент приобретался Ричи в 1975-м году, когда появились Rainbow. Впервые я его опробовал в 1984-м в «Perfect Strangers». В настоящий момент у В-3 отсутствует нижняя часть, вместо нее теперь четыре стальные ноги. Это было сделано для того, чтоб эту штуку было легче перевозить. Все остальное осталось прежним, усилители, динамики – все родное, ничего не менялось.

- А что ты используешь в качестве master-keyboard`a?

- ХВ-2. Во-первых, из-за наличия такой же MIDI-клавиатуры, как и во всех остальных, разницы почти нет. А во-вторых, если что-то вдруг случится с моим основным инструментом, у меня на этот случай есть вполне достойный Hammond`овский звук. Я хочу сказать, что звук ХВ-2 действительно очень похож на звук Hammond`а, хотя до настоящего Hammond`а ему все же очень далеко. А свой Hammond я больше не беру с собой на гастроли, так как опасаюсь, что он этого не выдержит. Я его покупал у Кристин МакВи еще в 1972-м году, так что, получается, что среди других моих инструментов этот – настоящий ветеран с многолетним стажем. Несмотря на столь почтенный возраст, Hammond до сих пор пребывает в отличной форме (смеется). Помню, что после невероятно удачного выступления во Fleetwood Mac Кристин хотела у меня его выкупить, но я отказался. Ни за какие коврижки я бы не согласился расстаться с этим сокровищем. Когда я его у нее покупал, Кристин остро нуждалась в деньгах, поэтому и продала мне его. Вообще это грустная история. Скажу одно – тот, кто хоть раз пробовал в деле настоящий Hammond, никогда добровольно от него не откажется, в этом я абсолютно уверен (смеется).

- Возвращаясь к теме твоего сольника, хочу тебя спросить: это снова будет взрывоопасная смесь классики и тяжелого рока?

- На сегодняшний момент у меня скопилось приличное количество оркестрового материала, мне бы было очень интересно услышать эту музыку в классическом исполнении. Так же у меня имеются песни, предназначенные для мужского и женского вокала, и я уже даже решил, кому их отдам. Имен пока никаких называть не хочу, все узнаете в свое время (загадочно улыбается). А еще есть несколько вещей, судьба которых пока не решена. Вполне возможно, что я сам захочу их спеть.

- Тогда это станет твоей премьерой.

- Очень интересно попробовать свои силы в новом направлении. Если ты сомневаешься, что сможешь с этим справиться, то считай, что ты уже перестал существовать (смеется). Кстати, у меня есть еще материал для синтезатора и фортепиано… Понимаешь, я постоянно должен что-нибудь созидать, без этого я просто зачахну. У меня уже образовались целые склады нереализованного материала, я даже сам уже перестаю в нем ориентироваться. Я предполагаю, что у меня уйдет уйма времени на то, чтоб разобраться с этим.

- У тебя никогда не возникает ощущения, что то, над чем ты работаешь, уже когда-то было кем-то создано?

- Должен признаться, иногда такие мысли бывают. Представь себе, что ты написал по-настоящему хорошую вещь и очень гордишься собой, и вдруг в один прекрасный день ты слышишь это по радио. Тогда ты просто тупо выкидываешь свое творение в мусорную корзину и думаешь: вот ведь черт! Хотя понимаешь, что плагиата не было, это просто нелепая случайность. Вообще не люблю это слово. Предположим, если бы Бетховен вместо того, чтобы заниматься своим делом, кивал бы в сторону Моцарта и сетовал, что тот уже все это написал, то что бы было тогда? Мы бы никогда не услышали его великих произведений, таких как поздние струнные квартеты. Я думаю, что музыка рождается сама собой, у нее нет ни конца, ни начала.

Она постоянно порождает саму себя, являя миру все новые и новые свои грани. Нет, ты только подумай, что если бы какой-нибудь живописец сказал: «Боже, сделай так, чтобы краски, которыми я созидаю картины, еще не изобрели!». Или как говорят некоторые поэты: «Иногда мне не хватает слов, чтобы описать те или иные явления в нашем мире». Так вот, мир здесь абсолютно не причем, проблема в поэтах. Если кто-то не в силах написать, создать, сочинить, значит, он идет неверной дорогой, только и всего. Западная музыка, с которой мы сейчас работаем, состоит из набора двенадцати хроматических нот, этого больше, чем достаточно. И тех, кто не состоянии что-то из них создать, довольно много, к сожалению. Конечно, бывают периоды творческого безразличия или застоя, но вслед за ними всегда идут времена продуктивного творчества и выявления скрытых резервов. 80-е годы можно назвать временным затишьем в мире рок-музыки, но я верю, что впереди нас еще ждут великие дела, еще не все спето и не все сыграно.

- Как ты полагаешь, создал ли ты уже свой шедевр или самое твое великое музыкальное творение еще впереди?

- Пока из всех своих произведений я ни одно не могу назвать великим. Есть очень удачные, на мой взгляд, вещи, а есть и такие, о которых не хочется вспоминать. Но называть мои творения великими или шедеврами – это чересчур.

- А удачные вещи, это какие?

- В первую очередь те, которые создавал вместе с Deep Purple.

- А что насчет твоих сольных проектов?

- Из сольников хочется выделить «Сарабанду». Я считаю ее своей лучшей работой.

- Недаром она самая успешная.

- Это действительно так. Во-первых, сама композиция очень удачная, во-вторых, мне очень повезло с музыкантами (гитарист Аndy Summers, ударник Pete York, басист Paul Karass, Mark Nauseef – перкуссия и оркестр The Philharmonia Hungarica под управлением дирижера Eberhard Schoener). Они все отлично сработали. Словом, все как-то удачно сложилось, и результат получился всем на зависть. Должен признаться что все, что создавалось до или после «Sarabande», не идет ни в какое сравнение с этой работой.

- А как же твой «Concerto For Group And Orchestra»? (Deep Purple вместе с Royal Philharmonic Orchestra London дебютировали 24-го сентября 1969-го)

- Да, представь себе, что «Concerto…» до «Сарабанды» тоже далеко. Хотя в то время мы его считали одним из наших сильнейших творений. Там были замечательные стихи, написанные Гилланом и предназначенные для второй части. Я их и сейчас прекрасно помню: «How can I see when the light is gone out, how can I hear when you speak so silently...». Иэн еще так задушевно пел, аж сердце замирало.

- Однако некоторых оркестровых музыкантов это немного шокировало, тебе не кажется?

- И не только их! Я о том, что играть – это их работа, а некоторым это совсем не понравилось! Да и зрители отреагировали по-разному. Ну а что ты хочешь, ведь это был 1969-й год! Ты смотрел эти записи?

- Да, концерт уже вышел на видео (VHS, Connoisseur Collection CCV 1003, England).

- А ты обратил внимание на выражения их лиц? У некоторых в глазах читалась откровенная паника (смеется).

- Потому что в те времена сочетание рока и классики было в диковинку, так ведь?

- О, да, с нашей стороны это было смело. Мы решительно ломали стереотипы. На самом деле люди так к этому отнеслись только потому что в то время это было что-то необычное, хотя некоторые моменты того концерта заслуживают самой жесткой критики, и я готов это признать. Что ж, это был наш творческий поиск. Связь между роком и классикой на самом деле существует, я просто хотел это показать.

- Оглядываясь назад, можешь ли ты назвать тот свой эксперимент удачным?

- Более или менее. Во всяком случае, барьер между хард-роком и классикой стал менее заметным. Мне было бы очень приятно, если бы кто-то заметил в этом долю моего участия, хотя должен признаться, вклад вносил не я один. Например, Эмерсон, или Малколм Арнольд (английский композитор, дирижер «Concerto For Group And Orchestra»). Так что я не вправе приписывать все заслуги себе одному, однако не стану отрицать, что сделал многое. Сегодня «Concerto...» воспринимается уже как некий раритет, но в те года это было просто революцией в современной музыке. Я до сих пор с удовольствием слушаю этот концерт, и мне он никогда не надоест. Когда я в сотый раз просматриваю это видео, снова окунаюсь в ту атмосферу – эти мелодии, неукротимая гитара Ричи, проникновенный голос нашего вокалиста, все эти ощущения просто не передать словами. Сейчас это уже устарело, но тогда все было чрезвычайно важным для музыкантов, то есть, нас, наших слушателей, музыкальных критиков, словом, всех, кто имел хоть какое-то отношение к музыке. А хочешь знать, с чего все началось? Эта очень старинная история…

- Расскажи, очень интересно.

- Тогда слушай. Как-то мне на глаза попалась пластинка «Brubeck plays Bernstein», которую я счел своим долгом прослушать. Речь идет о Dave Brubeck Quartet и New York Philharmonic Orchestra, дирижером которого был Леонард Бернстайн. Не могу сказать, что я пребывал в диком восторге от услышанного, но, по крайней мере, это было интересно. Хотя мне нравилась игра саксофониста Пола Дэзмонда, да и Брубек выдавал нечто невероятное на своем пианино, но суть не в этом. Просто меня в тот момент осенила идея: а почему бы и нам не сварганить нечто подобное, только с учетом нашего стиля? Почему бы не попытаться помирить серьезную классическую музыку с современной?

Я в то время еще входил в состав Artwoods (руководителем группы был Арт Вуд, старший брат Рона Вуда), и эта была не та команда, с которой можно было осуществить задуманное. Но когда я присоединился к Deep Purple, вновь вернулся к этой мысли. В распоряжении музыкантов на тот момент было два богатейших менеджера, им ничего не стоило нанять оркестр. И тогда я подумал: вот оно! Есть группа, есть деньги, есть замысел! Остается только его воплотить! Короче, я обратился к Тони Эдвардсу – менеджеру, у которого, по моему мнению, была лучше развита музыкальная фантазия, и сказал: «Тони, у меня есть замечательная идея». В ответ он спросил: «И на что она похожа?» Тогда я поставил ему ту самую пластинку Брубека, а он спросил: «Ну и?» Я ответил: «Это же Джаз-бэнд, со своим симфоническим оркестром. В общем, я намерен соединить симфонический оркестр с рок-н-ролльной командой, что скажешь?» Он спросил: «Случайно не с Deep Purple?» А я: «Именно!» В ответ он на меня удивленно воззрился: «И кто же возьмется написать такую симфонию?» А я сказал: «Готов взять на себя сей почетный труд!» Тогда он спросил: «А ты имеешь хоть какое-то понятие о том, как пишутся подобные вещи?» На что я ответил: «Не малейшего, но в ближайшее время собираюсь это выяснить».

Словом, умасливал я его долго, доказывая состоятельность своего плана, и, в конце концов, он раскошелился. Должен признаться, что я тогда немного нервничал. Конечно, в свое время мне доводилось изучать теорию по композиции, но никогда ничего серьезнее «April» (с «Deep Purple», 1969) для четырех струнных, четырех деревянных духовых и небольшого хора я не писал. Сначала я понятие не имел, что мне делать с этой партитурой для 110 оркестровых инструментов, к тому же времени оставалось в обрез. Я находился в такой запарке, но счастлив был безмерно. Кроме меня, наверно, никто не воспринимает этот альбом всерьез (смеется).

- Ты хочешь сказать, что этого и ожидал?

- Рассчитывал ли я на успех? Нет, но очень на него надеялся. В итоге за час о нас узнали все, мы вызывали у толпы противоречивые чувства – любопытство, настороженность, интерес. То время было хорошо тем, что если у тебя были стоящие идеи, ты всегда мог найти желающих их спонсировать. Конечно, охотников запустить совершенно не жизнеспособные проекты хватало, от их вещей клонило в сон, тем не менее, авторы считали свои творения гениальными. Но все было не так уж плохо, многое было вполне осуществимо. Кое-что дожило и до наших дней. Я имею в виду тех, кто готов скупать все эти старые бесценные записи, тяготеет к музыке 60-70-х, хотя этих ценителей ретро в то время еще и в помине не было. Ну что ж, приятно сознавать, что новому поколению интересна музыка нашей молодости. Нет ничего плохого в том, что ты делаешь, если это расширяет твой кругозор и чему-то учит. Я говорю сейчас не только о музыке, неважно, хард-рок ли это, метал, рок-н-ролл, джаз или классика, а обо всех аспектах человеческого бытия.

- Ты только что подметил разницу между стилями хард-рок, хэви-метал и рок-н-ролл.

- Разве тяжелый рок и хэви-метал не являются частью рок-н-ролла?

- Да, но согласись, метал и хард-рок все же разные вещи. Или я ошибаюсь?

- Все верно, в какой-то степени они друг от друга отличаются. Например, музыка Led Zeppelin относится к хэви-метал, а Deep Purple играют в стиле хард-рок. Хотя на самом деле сложно провести четкую границу между этими двумя жанрами, они схожи во многом. Должен заметить, что в то время названия хэви-метал и вовсе не знали, всю подобную музыку именовали хард-рок. Впервые определение Heavy Metal возникло вначале 80-х, а до этого считалось, что и Led Zeppelin, и Deep Purple играют в стиле хард-рок. А теперь я вижу разницу: у Led Zeppelin чувствуется влияние блюза, возможно по этой причине первый успех к ним пришел в Америке.

Что же касается Deep Purple – в нашей музыке гораздо больше европейского начала. Хотя, по сути, разница между нами не так уж велика, у Led Zeppelin иногда проскальзывают музыкальные фрагменты, представляющие собой хард-рок в чистом виде, даже в тех частях, где играет акустика или фолк. У нас, в свою очередь, тоже кое-где присутствует фолк, например в «Anyone`s Daughter» (с «Fireball», 1971), мы как раз будем ее исполнять на этих гастролях. Так что эта песня у нас в стиле кантри. А вот «Woman From Tokyo» – это лирический хард-рок, если можно так выразиться. Вещь «Speed King» (с «In Rock») – это speed-metal, хотя в те времена этого определения не было еще и в помине. Кстати, про эту песню хочу сказать, что она не имеет никакого отношения к наркотикам, несмотря на такое название. Я о том, что вообще-то Speed – это что-то наркотическое. Я говорю это сейчас, потому что для меня это важно. В песне поется о быстрой игре. Вслушайся в слова: «Good Golly, Miss Molli... Tutti Frutti…».

Нам даже не нужно было ничего сочинять, этот текст почти на 90 процентов состоит из разных цитат, набранных из старых рок-н-роллов. Но там речь о наркотиках не шла, это точно. Там говорилось только о быстроте нашего вокалиста (смеется), насколько Гиллан может быстро петь. Знаешь, когда слушаешь вещи Deep Purple времен Гиллана и Гловера, то видишь отголоски того, что происходит сейчас с хард-роком, будь то thrash metal или speed metal. «Speed King» – это speed metal в чистом виде, в этом я не сомневаюсь.

- Думаю, что отголоски death metal у вас вряд ли присутствуют.

- Да, и я этим горжусь, да и не только я – все мы, не будь мы Deep Purple. Да и вообще что это такое – death metal? Вот зачем, спрашивается, молодые люди в расцвете лет воспевают смерть? Разве нет других, более жизнерадостных тем для творчества? Почему бы не воспевать жизнь? Наш век слишком короток, чтобы не ценить то, что нам дано на этой земле. Каждый день в нашем мире умирают тысячи людей, а те, кто в добром здравии ведет себя так, как будто смерть – это очень круто. Я считаю, что какая бы не была хреновая твоя жизнь, ты можешь еще столько от нее взять! Симфонии Бетховена, твоя возлюбленная, твои дети, твои верные друзья, которые всегда с тобой! А смерть еще придет, хотим мы этого или нет. Но очень глупо ее поторапливать. Уж поверь мне, она о нас не забудет. Так что пока мы живы, да здравствует жизнь во всех ее проявлениях! Будем сочинять музыку здесь, в этом мире. Ведь никто не знает, что нас ждет по ту сторону, есть ли там музыка. Я, например, в этом не уверен.

- И последний вопрос: Deep Purple на эстраде уже 25 лет...

- Я бы не был в этом так уверен. В каком-то смысле может и больше, а может меньше.

- Почему вы не отметили этот юбилей выпуском серии дисков, как это сделали в свое время Jethro Tull и Led Zeppelin?

- Как сказал бы Фрэнк Заппа, вот как раз то, что нужно людям – очередной boxed-set! (смеется). Как я понимаю, наша звукозаписывающая компания что-то такое выпустит. Хотя не уверен, что это так уж необходимо. Как бы там ни было, туда должны войти только самые наши известные вещи.

- А у вас есть неопубликованный материал?

- Что-то есть, но очень мало. Зато в нашем арсенале есть целая гора записей с джем-сэйшнами, я надеюсь, что когда-нибудь их услышат. Благодаря им публика увидела бы Deep Purple в совершенно ином ракурсе. С тех пор как мы в 1984-м воссоздали группу, мы сыграли большее количество джемов, чем песен, и среди всего этого есть отличные записи, особенно с Ричи. У него набралась целая коллекция лирических вещей, надо будет как-нибудь подкатить к нему и выманить эти пленки. Если мы его застанем в благодушном настроении, возможно, он их отдаст. Я сказал «возможно», потому что эти творения принадлежат ему, и никто не вправе их издавать кроме него самого. У каждого из нас есть свой личный материал, и выпускать его в этот мир или нет – личное дело каждого.

Мне бы хотелось, чтобы когда-нибудь Ричи издал свои драгоценные диски, ведь тогда все увидят, какой он классный музыкант, хотя, наверно все и так об этом знают. В составе Deep Purple у Ричи уже сложился определенный имидж, за которым не видно других сторон его личности. Я думаю, что нашему гитаристу уже давно пришла пора расслабиться (смеется). Должен признаться, я сам только недавно осознал, как здорово быть не связанным никаким имиджем или образом, потому что от этого просто-напросто устаешь. Представляешь, до последнего времени я красил волосы, потому полагал, что никто не должен узнать, что мне уже не двадцать. А что теперь? Я просто взял и перестал краситься, так что сейчас все видят мои седые волосы, ну и что? Я не стал хуже из-за этого. Хотя сначала я жутко боялся предстать в таком виде перед зрителями.

Я думал, что если меня увидят седым, то в нас не признают Deep Purple, ну не смешно ли? Но когда я преодолел свой страх, я понял, насколько он был беспочвенным. Это был удивительный момент, я вдруг почувствовал такую свободу, оттого что могу себе позволить иметь седые волосы! Не передать, что я тогда испытывал. А буквально несколько лет назад все было иначе. Например, я никогда нигде не показывался без темных очков. Вот такой образ крутого длинноволосого парня в очках втемяшился мне в башку (смеется). Мне казалось, что я непременно должен быть таким. Теперь это уже в прошлом, я уже давно не заморачиваюсь над своей внешностью.